Терабития - Утраченная невинность
День 1
Тоскливым осенним вечером рабочего дня, примерно в субботу, начиналось время, которое можно было назвать «как обычно». Закатное солнце медленно опускалось за горизонт, когда Джесс, как обычно, устало вошёл в бар и разделся так неторопливо, как будто бы пришёл к себе домой. Это был его любимый бар из всех немногих, что имелись в Ларк Крике – в основном потому, что был недалеко от дома, и до него легко можно было дойти пешком.
Терабития - Утраченная невинность
День 1
Тоскливым осенним вечером рабочего дня, примерно в субботу, начиналось время, которое можно было назвать «как обычно». Закатное солнце медленно опускалось за горизонт, когда Джесс, как обычно, устало вошёл в бар и разделся так неторопливо, как будто бы пришёл к себе домой. Это был его любимый бар из всех немногих, что имелись в Ларк Крике – в основном потому, что был недалеко от дома, и до него легко можно было дойти пешком.
Пройдя ровно десять шагов до стойки и рухнув на третий стул справа, Джесс, как обычно, взял себе литровую кружку пива и небольшой пакетик сухариков, разумеется, не высыпая в тарелку. Тарелки он не любил – слишком легко из них брать еду, а в пакете есть хоть какой-то шанс, что рука застрянет и он не станет пытаться достать очередной сухарь, предпочтя оставить его на следующий глоток. Как обычно, Джесс слегка поёрзал на стуле, прежде чем приступить к пиву. За последние лет десять он настолько его протёр, что сёстры даже подтрунивали над ним, дескать, молоток, баранка да кружка – единственное, что он сможет узнать на ощупь. Но ведь как-то же нужно отдыхать после работы, говорил он; сёстры знали, что рабочими днями он считал даже немногочисленные выходные. После того, как 15 лет назад умер отец, Джесс остался единственным, кто мог прокормить семью, так что вместе с бьюиком ему досталась и вся работа – в том числе и по дому. Место здесь было глухое и чтобы более-менее сносно жить, необходимо было постоянно работать руками; впрочем, знавал он как-то людей, что получали хлеб исключительно благодаря печатной машинке, но было это всего однажды и слишком давно, чтобы считать, что это действительно работает. В своей жизни Джесс знал только работу – ради семьи он трудился не покладая рук, и когда-то даже отверг предложение Дженис Эйвери о более тесной дружбе, чем у них была, чтобы ни на что не отвлекаться. «У меня ведь никогда никого не было», – подумал он, случайно про неё вспомнив. – «Никого, кроме сестёр. Что ж, ещё один повод напиться», – усмехнулся он в обширную, но негустую бородку.
После нескольких глотков Джесс услышал немного тонкий голосок за спиной.
– П... привет? – В этот момент он необязательно бы сумел отличить женский голос от мужского, но ему почему-то показалось, что он тонкий. Он обернулся, без особого интереса. Перед ним стояла женщина, примерно его ровесница, с несколько ненатуральными, будто светящимися, светлыми волосами, одетая в простую ветровку и узкие тёмно-синие джинсы; джинсы эти почему-то были обрезаны над самой стопой, сколь бы мало смысла в этом ни было. Приметными были и кеды: ходить в них по сельской распутице – дорогое удовольствие. Тем более, что Джесс никогда не видел женщин старше 30 в кедах. Женщина была несколько удивлена, хотя и лёгкую улыбку на её лице заметить можно было – такие улыбки появляются обычно при виде старого знакомого, с кем ты не виделся много лет.
– Привет, – прохрипел он, не ожидая от знакомства какой-либо долгосрочности. – Будешь пиво? – спросил чисто из вежливости.
– Эмм... Спасибо, я не пью.
– Тогда что ты здесь делаешь? – он не был действительно заинтересован, скорее, несколько удивлён. Так, самую малость, исключительно на том уровне, чтобы поддерживать разговор, не отворачиваясь.
– Я вообще-то к тебе, Джесс.
Улыбка, которой незнакомка поначалу встретила Джесса, потихоньку испарялась с её лица.
– Телевидение меня не интересует.
Как ни странно, но и в такую глушь нашёлся чудак, желающий провести спутниковое ТВ, а потом перезванивающий и спрашивающий, не передумал ли клиент после вежливого отказа. Таким советуют отказывать невежливо. Что Джесс и сделал.
– Я не смотрю телевизор.
– Правильно. Он разжижает мозг, – на этом моменте Джесс почувствовал, что пиво уже достаточно проветрилось, и надо его быстрее выпить, пока оно и вовсе не превратилось в чистую воду.
– Ты совсем не узнаёшь меня?
– А должен? – он не хотел оборачиваться заново.
– Джесс... Это же я... Лесли...
– Не такое уж и редкое имя. На мою начальницу, например, ты точно не похожа.
В голове, однако, всплыла совсем другая Лесли, и Джессу от этой мысли стало довольно не по себе.
– Моя фамилия Бёрк, Эронс! – сказала она, явно рассердившись то ли на то, что он её не узнаёт, то ли на то, что не хочет с ней разговаривать. Но впечатлить его не удалось.
– Если ты говоришь о той Бёрк, что я думаю, то у меня либо началась белая горячка, либо можешь передать Бренде, что шутка не удалась.
– Джесс... Что ты такое говоришь? Я совсем не узнаю тебя. Меня не было 30 лет, я наконец-то вернулась, на всех парах бегу к тебе, разыскивая по всем фермам и лугам, а ты берёшь и поворачиваешься ко мне спиной? Ты совсем не рад меня видеть?
– Нет, я… Слушай, не знаю, что это значит, но ты не можешь быть Лесли. Это попросту невозможно.
– Это ещё почему? Почему ты думаешь, что я вру?
– Да потому что Лесли умерла, чёрт тебя дери! – Разъярённый настойчивостью незнакомки, он вскочил и развернулся к ней с такой силой, что опрокинул стул. Он был зол на неё за то, что она вот так просто пришла и сразу же начала бередить былые раны. Но ещё он был зол на себя, за то, что позволяет себе так с ней разговаривать, пусть она и была притворщицей; он бы ни за что не хотел обижать Лесли подобным образом – да и обижать вообще.
Женщина же, похоже, была искренне шокирована этим заявлением.
– Ка... Как она умерла?
– Она утонула. – Джесс в изнеможении рухнул на соседний стул. На протяжении тридцати лет он не любил об этом вспоминать, и сейчас тем более не хотел этого делать.
– Но ведь я же стою здесь. Я жива! Это правда!
Он саркастически промычал что-то похожее на согласие от отсуствия сил думать.
– Знаешь, пожалуй, я пойду прогуляюсь. Поболтаем потом, хорошо?
С некоторым трудом Джесс поднялся и быстро зашагал к выходу. На полпути домой он обернулся – псевдолесли, кем бы она ни была, его не преследовала. Больше он не оборачивался.
Никогда – даже в ту самую ночь – никогда ранее он не спал так крепко.
